До некоторой поры была Россия, пожалуй, самой певучей державой в мире, и это, с некоторой стороны, признавалось многими выдающимися музыкантами Европы. Эта певучесть проявлялась и в церковном пении, и в быту. Песня сопровождала всю жизнь русского человека. И никакая работа, никакое веселье не делались без песни. Поэтому, вполне закономерно, что именно в России появился такой уникальный хор как Придворная певческая капелла при дворе русского царя в Санкт-Петербурге, а в нём особое явление русской певческой традиции – басы-октависты или, как чаще в ходу, басы профундо.
     Начало пути Придворной певческой капеллы можно отсчитывать от XV века, с хора государевых певчих дьяков. А в 1829 году прусский король отправляет в Санкт-Петербург капитана Эйнбека со специальным поручением: тщательно ознакомиться с деятельностью этого русского хора. В своем докладе капитан приводит состав хора. Это 90 певцов, среди которых 50 мальчиков-певчих (25 дискантов и 25 альтов), 18 теноров и 22 баса, из которых басов профундо – семь !      В 1834 годув Парижской академии наук бас Иванов привел в состояние шока любопытных слушателей и специалистов-физиологов необычайной силой и глубиной голоса, свободно доходившего до контр-соль. Но в еще большее изумление пришли члены комиссии по обследованию певцов Капеллы, когда обнаружили, что подобные голоса в Капелле не являются исключением. Вот выписка из акта комиссии: «Голоса Ильинского и Телегина-сына были похожи на рокотание грома и казались нотами величайшего органа, от звука которого колыхался воздух и дрожал пол концертного зала…». Сын оказался достоин Телегина-отца, похороненного на Литераторских мостках Волкова кладбища в Санкт-Петербурге : на его могильной плите изображается нотный стан и всего одна нота, но какая – контр-фа !      Видимо, и исполнительская культура Придворной капеллы была на высочайшем уровне, если даже авторитетные зарубежные музыканты оценили ее по наивысшему разряду.
     Роберт Шуман в своем дневнике: «Капелла – самый прекрасный хор, который нам когда-либо приходилось слышать: басы временами напоминают звуки органа, а дисканты звучат волшебно». Восторженно отзываются об этом хоре Лист и Адан.
      Исключительно интересны впечатления Берлиоза:
«Мне представляется, что хор Капеллы русского императора, состоящий из восьмидесяти певчих – мужчин и мальчиков, - превосходит все существующие в подобном роде в Европе; он исполняет четырех-, шести- и восьмиголосные произведения не только довольно быстрые, усложненные всеми ухищрениями фигурированного стиля, но и медленные, преисполненные спокойного, благоговейного настроения, а следовательно преисполненные  исключительного мастерства как в отношении чистоты интонирования, так и в отношении умения выдерживать длительный звук. В этом хоре попадаются такие басы, о которых мы не имеем даже представления… Сравнивать же хоровое исполнение Сикстинской капеллы в Риме с исполнением этих чудодейственных певчих – это все равно, что противопоставлять ничтожный состав еле пиликающих музыкантов третьестепенного итальянского театра  оркестру Парижской консерватории.      … хор и исполняемая им музыка воздействуют неотразимо. От этих неслыханных интонаций… все мои попытки огромным усилием воли подавить волнение не приводили ровно ни к чему».
     И над всеми этими голосами – гордый за русскую музыку громогласный бас Стасова: « Где есть нынче такой хор, как хор Придворной русской капеллы ?...».

     В России и сейчас ещё есть много прекрасных русских хоров, но ослабла их база. Нанесены сокрушительные удары по деревне, основной носительнице певческой традиции. Слава Богу, возрождается Русская Православная Церковь с её великой духовной культурой. Однако в школе практически искоренены уроки пения, и здесь немалую негативную роль сыграл композитор Кабалевский со своими «тремя китами». Сейчас далеко не в каждом русском хоре есть хотя бы один бас профундо.