«Парламентская газета», № 177 (1306), четверг, 25 сентября 2003

      У нас теперь принято говорить и писать о тех, кто на слуху и на виду, а больше о скандальных знаменитостях. За деньги можно «раскрутить» любую посредст­венность. А одарённые, по-настоящему талантливые люди пребывают в безве­стности и невнимании. Сломать их твор­ческую судьбу ничего не стоит.

     Когда я услышала Михаила Гужова в «Орестее» Танеева, его необыкновенный бас ошеломил. И это среди состава ярких исполнителей, которых собрал Михаил Плетнёв, чтобы показать в консерваторских стенах забытую грандиозную русскую опе­ру.  Агамемнон, которого пел Гужов, на­столько увлёк зал, что некоторые даже при­вставали с мест, дабы получше разглядеть артиста. Подобное повторилось и на «Пара­де басов» в зале Дома ученых, когда певец спел арию Сусанина, а потом романс «Гори, гори, моя звезда». Из всех выступавших в тот вечер публика принимала его особенно жарко. Хотелось узнать о нём как можно больше, слушать этот просторный, заду­шевный русский бас ещё и ещё.

     Но в Большом театре, где артист работа­ет пять лет, его имя можно отыскать в афи­шах лишь на третьих ролях. Мелькнет раз-другой Зарецкий в «Онегине», Мандарин в «Турандот», Стрелец в «Хованщине» или Бермята в «Снегурочке»... Вот и привечают его все больше на стороне, манят на другие сцены, в «Геликон» например. Самым зна­чительным оказалось сотворчество с акаде­мической симфонической капеллой Вале­рия Полянского, не раз приглашавшего мо­лодого певца в свои концертные постанов­ки. Кутузов в «Войне и мире» Прокофьева, Черевик в «Сорочинской ярмарке» Мусоргского — в этих новых для себя партиях Ми­хаил Гужов был колоритен и неожидан. При­шла мимолетная творческая удача.

     Откуда берутся такие необыкновенные голоса? Загадка природы. Михаил Гужов стал заниматься пением с восемнадцати лет, а в шестнадцать по-настоящему узнал музыку. Если, конечно, не считать, что в се­мье любили петь и отец-шофер, и мама-почтальон. К музыке потянулся, когда учил­ся в ПТУ при АЗЛК — крупнейшем в совет­ское время Автозаводе имени Ленинского комсомола. В охотку выводя мелодии на трубе в самодеятельном заводском оркест­ре, переиграл потом на всех духовых инст­рументах. Ходил с оркестром на празднич­ные демонстрации. Михаил вспоминает о своем первом учителе как об уникальном музыканте: «Юрий Михайлович Дмитриев в свое время был одним из лучших наших тру­бачей. С ним считался даже такой авторитет в этой области, как Тимофей Докшицер. Не знаю, как сложилась бы моя судьба, если бы не он. Потом я учился там же у Виктора Ива­новича Соловьева, человека, который про­шел всю войну. Именно он и настоял на том, что я должен поступать в музыкальное учи­лище и серьезно заняться вокалом. Я ду­мал: а прав ли он? Я, какой-то технарь, вдруг полезу в оперу, где поют такие гиганты, как Атлантов, Архипова, Образцова?! Лучше бу­ду работать на заводе, штамповать детали и петь в свое удовольствие. Никак не дума­лось о музыке как о профессии. Но Виктор Иванович меня заставил: «Какой завод! По­нимаешь: у тебя — голос!» И привел бук­вально за руку в Музыкальное училище Ипполитова-Иванова».

     На прослушивании в училище он пел русскую народную «Вдоль по Волге-реке». Приемная комиссия останавливала каждого абитуриента после первого же куплета. Ми­хаил, по инерции, остановился сам. Но ко­миссия захотела дослушать его до конца. Его приняли, надо было увольняться с заво­да. Бабушка, человек практичный, бухгал­тер, возражала: «Ну как так, учился-учился, взяли на работу, платят зарплату, и вдруг — петь... Получится что, не получится — ба-бушка«надвое сказала».   — Ну вот что-то получилось, — смеясь, характерно басит Михаил. А тогда было не до шуток.'Завод сразу не бросил и учиться пению пошел. Приходил на занятия после смены оглушенный прессовым цехом. И когда спускался в метро, шум поездов ка­зался ему соловьиной трелью.

     В 21 год, студентом второго курса  Мос­ковской консерватории, он был зачислен в труппу Музыкального театра имени Стани­славского и Немировича-Данченко. Вторую большую партию после Фарлафа в «Руслане и Людмиле» — герцога Сильвы в «Эрнани» Верди — получил не думая, не гадая. Помог курьёзный случай, которых в театре предо­статочно. В начале первого акта задержался за кулисами и не появился вовремя на сце­не исполнитель роли Сильвы. Пришлось  Михаилу Гужову — по сюжету оперы его оруженосцу — петь за двоих, благо, он вы­учил арию своего господина. С тех пор ре­жиссер Титель назначил его на эту роль. Ру­ководство «грозилось» поручить молодому певцу и Дона Базилио в «Севильском ци­рюльнике». И партию он подготовил, но спеть на сцене не успел: в 1998-м решил попробоваться в Большой театр и был принят. В Бетховенском зале, где проходят конкурс­ные прослушивания, сидели Бэла Руденко, Ирина Архипова, Марк Эрмлер...

     Вообще Михаил Гужов не любит конкур­сы, хотя пытал счастье на них не раз. На пер­вом своем певческом турнире — Конкурсе имени Лемешева в Твери — волнуясь, по­менял местами слова в арии Кончака и, по собственному признанию, провалился с треском. Была досада — хотел с первого ра­за горы свернуть. Позже, когда пришли уве­ренность и опыт, получил премию Шаляпи­на на Международном конкурсе Рахманино­ва в Москве. Ценит её особо. — Премия эта включала поездку на теп­лоходе по Волге до Астрахани, — возвраща­ется к тем счастливым дням Михаил. — А в этих местах рождается такое вдохновение, что всё время хочется петь и душа распахи­вается творчеству. Не случайно оттуда ро­дом и Шаляпин, и  Собинов... В жюри рахманиновского конкурса входил знаменитый бас Иван Иванович Петров. Когда я пришел в Большой театр, он был у нас в опере кон­сультантом. Это фантастическая личность. В свои 83 может показать такую ноту, что диву даёшься. Я много советовался с ним. Общение с людьми той, золотой плеяды до­роже всяких наград. То, что они принесли нашему русскому искусству, неоценимо. И пока живы такие артисты — жива и русская школа пения. Создавать новое в искусстве нужно, не ломая старых основ.

     Чуть позже певец стал лауреатом Кон­курса имени Римского-Корсакова в Петер­бурге, где председательствовала Елена Об­разцова. А вот с Конкурсом Чайковского Михаилу Гужову не повезло. На последнем, двенадцатом, год назад он блестяще спел на втором туре рахманиновскую «Судьбу», а на первом — каватину Алеко. Но в финал, к всеобщему удивлению, не попал. Счастли­вым соперником оказался ученик председа­теля жюри.

     Искусство тогда искусство, когда оно волнует. Ведь сколько в России завидных басов, многие из них поют Гремина или Ме­фистофеля, а задевает за душу далеко не каждый. Михаил Гужов завоевывает зрителя сразу же с первых нот. Недавно по телеканалу «Культура» в передаче «Басы XXI века» он снова показал свой голос во всей красе, исполнив старинный русский романс «Толь­ко раз бывает в жизни встреча», которым покорял разве что Штоколов. Еще раз поду­малось: почему же в Большом театре удача обходит его стороной? В чём причина того, что по-настоящему певец там не востребо­ван?.. Сам он не теряет надежд. Мечтает о Пимене, Варлааме в «Борисе Годунове», о Досифее в «Хованщине». Хочет спеть в «Макбете» Верди рядом со своим консерва­торским педагогом, одним из лучших бари­тонов современности Анатолием Лошаком.

     Сложится ли у певца достойная сцениче­ская судьба? За кулисами гуляет поговорка: артист должен быть с локтями. В наше вре­мя, может, и этого недостаточно. У Михаила Гужова, несмотря на его крепкое сложение, есть только «голос, голос и еще раз голос», что считал главным достоинством оперного артиста великий Тосканини. Да и фамилия не дает унывать: взялся за гуж, не говори, что не дюж.

                                                                                                                                                 Татьяна МАРШКОВА.